Процесс ассимиляции неизвестного
Если изобретателю пришла в голову новаторская идея, еще не факт, что она будет реализована и принесет ему славу и деньги. Часто изобретатели умирают непризнанными, а их мысли воплощают в жизнь совершенно другие люди. Изобретателей можно условно разделить на Колумбов и речных капитанов – первые открывают нечто такое, что до них невозможно было представить, делают известным часть неизвестного, вторые уверенно бороздят знакомые просторы, осваивая уже открытый, обозначенный на карте материк. Как правило, не Колумбы, а эти скромные труженики мыслительного фронта входят в историю под именем изобретателей. Механизм возникновения идеи, в принципе, одинаков, будь то изобретение какого-либо предмета, особенно значимого для развития человечества, или удачное бизнес-решение. Любое новаторское решение проходит через один и тот же процесс, который в философии называется процессом ассимиляции неизвестного. Любая воплощенная, реализованная идея кажется очевидной. Автомобиль трогается с места, когда движение от мотора через сцепление и передачу идет на коробку дифференциала. Кто же этого не знает? А между тем Даймлера, который в 1883 году изготовил свой первый бензиновый двигатель и примостил его сначала на велосипед, а потом на четырехколесный экипаж, считали кем-то вроде городского сумасшедшего. И продолжали считать вплоть до Парижской выставки 1889 года, когда три французских фабриканта – Пенар, Левассор и Пежо – купили лицензию на его двигатель. Когда идея Даймлера воплотилась в первый в истории человечества «мерседес», статус сумасшедшего с изобретателя сняли и началось стремительное развитие автомобильной промышленности. Не видать бы человечеству «мерседеса», если бы Даймлер на определенном этапе остановился под предлогом того, что его идея абсурдна. Но он, к счастью, увлекался пиротехникой и однажды поджег электрической искрой смесь паров бензина и воздуха. Удивившись силе последовавшего взрыва, изобретатель начал думать в этом направлении, в результате появился на свет так хорошо нам известный бензиновый двигатель, который современникам Даймлера на тот момент казался чем-то вроде «адской машины». Этап освоения идеи, т.е. «ассимиляция неизвестного», не обязательно начинается со взрыва, как в истории автомобилестроения, но, как правило, некий «взрыв», озарение, инсайт сопровождает этот процесс. А после него как раз и начинается этап освоения. Идея уже существует, но ухватиться за нее можно только краем сознания. В обычном, знакомом, привычном вдруг открывается нечто незнакомое, но очень значимое. Другими словами, происходит открытие неизвестного в известном. Так, например, Галилео Галилей, наблюдая за тем, как раскачивается люстра в Пизанском соборе, обнаружил, что люстра качается не просто так, она отсчитывает время. Ориентируясь на удары пульса, он заметил, что время колебания люстры остается постоянным, хотя размах делается все меньше. Это наблюдение послужило толчком к созданию маятниковых часов, когда Галилею удалось соединить маятник с устройством для поддержания колебаний и их отсчета. Правда, дальше разработок дело не пошло, первые механические часы были созданы уже после смерти ученого его сыном, который ни с кем не хотел делиться секретом этого устройства. К счастью, идея часового механизма с маятником пришла в голову не только Галилею. Как это иногда случается с особенно важными для человечества идеями, она посетила и другого изобретателя, голландского физика Христиана Гюйгенса. Принцип нахождения неизвестного в известном лежит в основе многих, если не всех, значимых изобретений. Именно так были открыты антибактериальные свойства плесневого грибка пенициллиум нотатум, с помощью которого Александр Флеминг произвел настоящий переворот в медицине. Флеминг вообще-то не собирался открывать пенициллин. Изучением плесени занимались другие ученые, а он увлекался стафилококками. Открытие произошло случайно. Этап освоения идеи – процесс глубоко личный, описать его практически невозможно, так же как процесс рождения стихов или музыки. На этом этапе изобретатель скорее поэт или философ, чем ученый. Обнаружив полное отсутствие стафилококков в чашке с плесенью, Флеминг позволил себе философское рассуждение, которое способствовало многим великим открытиям: «А если предположить, что.». И как выяснилось, абсурдное на первый взгляд предположение оказалось абсолютно верным. Лучшие идеи губятся одним безапелляционным заявлением: «Этого не может быть, потому что этого быть не может!». Отто Лилиенталь прекрасно понимал, что человек не может преодолеть силу земного притяжения, но он любил наблюдать за парящими аистами, которых поднимал вверх порыв ветра. В конце концов Лилиенталь поддался философскому искушению и предположил, что возможен такой полет, при котором передвижение и подъем летательного аппарата осуществляются не самим аппаратом, а воздухом. Лилиенталь, конечно, разделил судьбу Икара, но построенный им планер, который, в подражание птицам, имел вогнутые крылья и что-то вроде оперения на хвосте, все-таки смог пролететь 100 метров, находясь в воздухе до 30 секунд. В дальнейшем его идея была подхвачена и разработана двумя прагматиками (далекими от поэзии и равнодушными к полетам аистов), братьями Райт, которые поставили перед собой цель – добиться устойчивого и управляемого полета. И они этого добились, причем планер в процессе усовершенствования Райтами лишился даже своей романтической внешности, братья отказались и от формы птичьего крыла, и от хвостового оперения. Летательный аппарат напоминал этажерку, зато стал устойчивее и летал гораздо дальше. Братья Райт удачно ассимилировали идею Лилиенталя, перевели ее с философской стадии освоения неизвестного на стадию, когда новое становится известным, очевидным. На этом этапе изобретатель работает с уже найденным, понятым, постигнутым, это будничная работа мысли, в которой нет уже никаких «инсайтов», никакой философии, один только трезвый расчет. Не всякий производитель идей способен на такую работу. Тот же Флеминг, став автором масштабного открытия, передал дальнейшую разработку своей идеи в хорошие руки. А сам в это время занялся ее продвижением, причем абсолютно бескорыстно. Совсем другие соображения двигали Генри Фордом, который, удачно ассимилируя чужую идею, прославился едва ли не больше, чем изобретатель первого двигателя Даймлер. Хотя Форда, который решил наладить массовый выпуск «народного» автомобиля, на первых порах тоже считали сумасшедшим. При этом разработанная Фордом модель автомобиля не содержала ни одной детали, не опробованной на других моделях, новым был только материал. Форд достаточно много времени посвятил модернизации «народного» автомобиля, но больше всего его увлекала идея наводнить Америку «фордами» и усадить за руль всех американцев, включая фермеров и домохозяек. Понадобилось всего два-три года, чтобы автомобиль превратился в массовый вид транспорта. Таким же предприимчивым популяризатором новой идеи был Гульельмо Маркони, создатель радиоприемника, очень похожего по своему устройству на тот, который в том же самом году продемонстрировал Александр Попов на заседании Российского физико-химического общества. Как уже не раз случалось в истории, два человека независимо друг от друга разрабатывали одну и ту же идею. Правда, Маркони оказался расторопнее, он первым запатентовал свой радиотелеграф, поэтому право называться изобретателем радио формально принадлежит ему. Кроме того, он сразу же начал искать практическое применение своему изобретению, отправился в Дублин, где проходили традиционные парусные гонки, и договорился с одной из ирландских газет, что будет по радио передавать информацию обо всем происходящем на регате. В самом начале ХХ века состоялась первая трансатлантическая «передача» – сигнал дошел с английского берега до острова Ньюфаундленд. Буквально через год была установлена официальная радиосвязь между США и Англией, а еще через пару лет фирма Маркони открыла первую радиотелеграфную станцию, передающую сообщения из Европы в Америку. Паровозы строили до Стефенсона, паровые машины работали до Уатта, принцип радио был известен до Маркони, а ракеты пытались стартовать до Брауна и Королева. Тем не менее слава досталась тем, кто занимался всего лишь продвижением новой идеи или нашел ей практическое применение, помог органично войти в систему привычного, стать частью повседневной жизни.
